обреют, и ушки, и усики - это будет так неприлично!
«Мертвые души» (Коляда-театр)
У нас всегда найдутся вопросы, на которые нет ответа и главный из них не «куда несешься Русь?», а чем и как понимать Россию, если умом это сделать нельзя. Да никто и не пытается обозреть ее умом, но как-то понимает и безошибочно узнает во всех проявлениях, вот оно родное, любимо страшноватое или страшно любимое, не открестишься и не попытаешься откреститься. Для восприятие загадочной России и ее душ, что живых, что мертвых развивается мистическое шестое чувство, которым все понимаешь, хотя словами выразить не всегда можешь, ведь не умом понимаешь, а вот тем что ложечки по столу двигает, когда в спектакле речь о мертвых душах заходит. Иначе говоря, у каждого с Россией свой магнетизм. У Коляды магнетизм случился с Гоголем, причем вдохновенный.
«Мертвые души» Коляды это Кафка по-русски, все тот же клубок дорог ведущих к невообразимой цели и путешествие здесь важнее результата. Будучи частью загадочной русской души, за которой пустился в путь Чичиков, дорога сама по себе живая, бурная, непредсказуемая, веселая и ужасная. На ней то песню запевают и живо торговлю ведут, то мертвые с косами стоят и тишина. Все в этом мире двойственно и разные полярности легко уживаются в одном явлении и даже одном человеке.
Чичиков в круговороте такой дороги не мелкий авантюрист, а абсолютный Остап в погоне не за единственным стулом, но за всеми двенадцатью. Конечная цель будь то Рио или что иное, нам неизвестна, в спектакле будущее и прошлое Чичикова дорога (как будущее и прошлое того же Хлестакова, был не был, приехал, уехал, инфернальное по-русски
) и помещики–стулья. В каждом своя подкладка и своя изнанка, к чему шестое чувство уже привычно. День на день не приходится, когда ситечка довольно, когда надо повозиться, подход Чичиков находит ко всем в зависимости от «начинки». И хотя начинка-нутро, как бы сказал Гамлет «квинтэссенция праха», у них разная, но даже в самых отталкивающих проявляется что-то схожее, детское, быстро сменяющиеся страшным.
Помещики сказочно-узнаваемы, потому что русские народные сказки тем же шестым чувством писаны. Манилов милый-людоед заманивающей пожить по соседству; Плюшкин-кощеюшка со скрюченными в коготь пальцами, которыми он и человека поддеть может и крестным знаменем себя осенить; Собакевич, царь, не важно какой просто царь советский; богатыри залетныепролетные знающие толк в водке и мужской дружбе; красно-девицы скучающие на лавках и от того придумывающее сенсационные, прости господи за новомодное в этой былине слово, сплетни про царевен которых жаждут похитить. Они и сейчас такие, не потому что из сказок перекочевали в реальную жизнь, а потому что из реальной жизни в свое время попали в сказки.
Спектакль несется той быстрой ездой что пьянит, и лишь внезапная остановка отрезвляет. За душу разговор только как за мертвую и заходит, звучит он буднично, прагматично душа же на продажу идет, а не в храм выставляется. Вопросы торг рождает простые, по закону ли такая торговля, за сколько отдать, чтобы не прогадать. Предмет торговли по настоящему смущает одну Коробочку и то когда речь о родной душе заходит, о душе мужа, ее продавать никак нельзя и кажешься с этого момента вся эта сказка со спиритическими сеансами своей массовостью пробудившими Гоголя и заставившими его парочку раз перевернуться в гробу не умещается в ее голове. До этого вся сказка вкладывалась в нее как в шкатулку-коробочку бусинка за бусинкой, пока подлинный смысл происходящего не перестал там умещаться. Так рождается сложный вопрос - можно ли душами торговать? И ответ звучит вопросом - что спрашивать теперь? Уже торговала, уже нагрешила. Но не всеми же, как за соломинку хватается живая душа Коробочки, мужа не отдала, его она в укромном уголке сберегла, значит не все еще потерянно?
У нас всегда найдутся вопросы, на которые нет ответа.
У нас всегда найдутся вопросы, на которые нет ответа и главный из них не «куда несешься Русь?», а чем и как понимать Россию, если умом это сделать нельзя. Да никто и не пытается обозреть ее умом, но как-то понимает и безошибочно узнает во всех проявлениях, вот оно родное, любимо страшноватое или страшно любимое, не открестишься и не попытаешься откреститься. Для восприятие загадочной России и ее душ, что живых, что мертвых развивается мистическое шестое чувство, которым все понимаешь, хотя словами выразить не всегда можешь, ведь не умом понимаешь, а вот тем что ложечки по столу двигает, когда в спектакле речь о мертвых душах заходит. Иначе говоря, у каждого с Россией свой магнетизм. У Коляды магнетизм случился с Гоголем, причем вдохновенный.
«Мертвые души» Коляды это Кафка по-русски, все тот же клубок дорог ведущих к невообразимой цели и путешествие здесь важнее результата. Будучи частью загадочной русской души, за которой пустился в путь Чичиков, дорога сама по себе живая, бурная, непредсказуемая, веселая и ужасная. На ней то песню запевают и живо торговлю ведут, то мертвые с косами стоят и тишина. Все в этом мире двойственно и разные полярности легко уживаются в одном явлении и даже одном человеке.
Чичиков в круговороте такой дороги не мелкий авантюрист, а абсолютный Остап в погоне не за единственным стулом, но за всеми двенадцатью. Конечная цель будь то Рио или что иное, нам неизвестна, в спектакле будущее и прошлое Чичикова дорога (как будущее и прошлое того же Хлестакова, был не был, приехал, уехал, инфернальное по-русски
) и помещики–стулья. В каждом своя подкладка и своя изнанка, к чему шестое чувство уже привычно. День на день не приходится, когда ситечка довольно, когда надо повозиться, подход Чичиков находит ко всем в зависимости от «начинки». И хотя начинка-нутро, как бы сказал Гамлет «квинтэссенция праха», у них разная, но даже в самых отталкивающих проявляется что-то схожее, детское, быстро сменяющиеся страшным. Помещики сказочно-узнаваемы, потому что русские народные сказки тем же шестым чувством писаны. Манилов милый-людоед заманивающей пожить по соседству; Плюшкин-кощеюшка со скрюченными в коготь пальцами, которыми он и человека поддеть может и крестным знаменем себя осенить; Собакевич, царь, не важно какой просто царь советский; богатыри залетные
Спектакль несется той быстрой ездой что пьянит, и лишь внезапная остановка отрезвляет. За душу разговор только как за мертвую и заходит, звучит он буднично, прагматично душа же на продажу идет, а не в храм выставляется. Вопросы торг рождает простые, по закону ли такая торговля, за сколько отдать, чтобы не прогадать. Предмет торговли по настоящему смущает одну Коробочку и то когда речь о родной душе заходит, о душе мужа, ее продавать никак нельзя и кажешься с этого момента вся эта сказка со спиритическими сеансами своей массовостью пробудившими Гоголя и заставившими его парочку раз перевернуться в гробу не умещается в ее голове. До этого вся сказка вкладывалась в нее как в шкатулку-коробочку бусинка за бусинкой, пока подлинный смысл происходящего не перестал там умещаться. Так рождается сложный вопрос - можно ли душами торговать? И ответ звучит вопросом - что спрашивать теперь? Уже торговала, уже нагрешила. Но не всеми же, как за соломинку хватается живая душа Коробочки, мужа не отдала, его она в укромном уголке сберегла, значит не все еще потерянно?
У нас всегда найдутся вопросы, на которые нет ответа.
-
-
18.01.2014 в 01:03-
-
18.01.2014 в 01:25